— Ничего не надо, — сказал Дундич. — Пустяки. Немного царапнуло. Так подсохнет.
— Ну, в таком случае бывайте здоровы! Нам воевать надо… Эй, робяты! Айда-те за мной! — крикнул старик, повернувшись к толие.
Парни, бородатые мужики и подростки, кто с вилами, кто с дробовиком, кто с дубиной, повалили за дядей Яковом, который стариковской побежкой повел их к городской площади, откуда доносилась ружейная перестрелка…
Темнело. Где-то на окраине все реже постукивали отдельные выстрелы. Скоротечный бой заканчивался. Дундич стоял, привалившись к копне, и ругал себя за то, что увлекся преследованием Красавина и оставил бойцов. Даг собственно, был ли он виноват? Схватка раскололась на мелкие поединки, и бойцы дрались один на один, как это часто бывает в кавалерийском бою. Но Дундича беспокоила мысль — куда делся его ординарец Алеша, молодой терский казак, "никогда не покидавший его? На этот раз он где-то отстал…
В темневшем небе загорелась, замерцала, как искорка, золотистая звездочка. Дундич смотрел на нее, а сам думал о том, как Катя сравнивала жизнь с горевшей звездой… Одна горит ярко, другая тускло, третья гаснет, не догорев до конца. «Вот и Катина звездочка угасла без времени, — думал Дундич. — А долго ли еще гореть моей? Долго, — тут же сказал он себе. — Я должен еще описать все эти события», — решил он, вновь вспоминая погибших товарищей.
Вблизи послышались звуки перекликающихся голосов. Дундичу показалось, что он слышит голос Дерпы. Он не ошибся.
— Вот он, наш командир! — весело объявил Дерна, подъезжая к нему и слезая с лошади. — Как живы-здоровы?
— Алешу не видели? — спросил Дундич.
— Живой… Коня под ним подвалили, — отвечал Дерпа, не замечая еще, что в нескольких шагах лежит лошадь Дундича. — Товарищ командир, — продолжал он, — мы тут генерала поймали. Только какой-то он квелый. Вроде и не похожий на генерала. И старый совсем.
— Где он? — спросил Дундич, оглядываясь.
— А вон ведут, — показал Дерпа.
Харламов и Митька Лопатин конвоировали генерала с окладистой седой бородой.
— Кто вы? — спросил Дундич, когда пленного поставили перед ним.
— Генерал-лейтенант Хельмицкий, — ответил старик, делая слабую попытку поднять руку к фуражке. — Интендант группы войск генерала Савельева.
— Хельмицкий? — Дундич с любопытством смотрел на него. — Постойте, это вы командовали третьей донской дивизией на германском фронте в шестнадцатом году?
— Я… Послушайте, молодой человек, — продолжал генерал. — Я даю вам честное слово русского офицера, что нахожусь в этой кампании по принуждению. Я мобилизован, несмотря на все мое нежелание. И поверьте, что вся эта история мне не по душе. Да. Хотите — верьте, хотите — нет. Ваше дело. Можете меня расстрелять. Я готов.
Дундич пожал плечами.
— Я не волен расстреливать пленного, генерал, — сказал он. — Мне придется отправить вас в штаб. И если вы дадите мне слово не пытаться бежать, то я дам вам лошадь.
— Мне? Бежать? — Хельмицкий усмехнулся. — Нет, я уже давно отбегался. А слово я даю. Оно у меня крепкое… Кстати, как приятно иметь дело с благородным человеком. Вы офицер?
— Я красный командир, генерал, — холодно сказал Дундич. — Извольте отправляться. — Он подозвал Дерну и приказал ему сопровождать Хельмицкого в штаб.
Если Буденный был доволен боевыми действиями рядовых бойцов и командиров 56-й стрелковой дивизии, то нельзя было сказать, что он доволен высшим командованием. Верно, командир и комиссар дивизии выбыли из строя еще в самом начале боя, но оставался начальник штаба. И теперь он стоял перед столом, за которым сидел Буденный, и, при каждом слове пощелкивая каблуками, старался доказать, что отступление с занимаемого дивизией участка явилось прямой необходимостью.
— Да бросьте вы мне голову морочить! — сердито возражал Буденный, похлопывая по столу широкой ладонью. — Я бы, прямо сказать, на такой позиции сидел до второго пришествия! А вы что сделали? Побежали! Отступили! А что, если б мы вас не выручили? Чем это могло кончиться? А? Я вас спрашиваю?!
— Катастрофой, — вставил Бахтуров.
— Правильно. Катастрофой, — подтвердил Буденный. — Вы бы открыли фронт и дали возможность генералу Савельеву соединиться с Мамонтовым. Правильно я говорю? Эх вы, вояки! — Буденный сердито посмотрел на начштаба, который, молча клонясь вперед, с виноватым видом придерживал руки по швам. — Ну, вот что, друзья, мы помогли вам восстановить положение. Теперь стойте тут до последнего. А то я вернусь и поснимаю с вас головы!..
За окнами, где во мраке лил сильный дождь, послышались голоса. Кто-то спрашивал, где находится штаб. Потом в сенцах застучали шаги, и, спросив разрешения, вошел пожилой казак в мокром брезентовом плаще с капюшоном.
— Ваше превосходительство… — он осекся и побледнел, увидев красную звезду на папахе Буденного.
— Ты кто? Откуда? — спокойно спросил Буденный, делая знак Зотову.
Тот подошел и встал позади казака.
— Погоди… Так что же это, братцы? — казак пошатнулся. — Красные, значица?.. Мать моя, царица небесная, — прошептал он с растерянным видом.
— Ты что, с донесением? — спросил Зотов.
— Так точно, — неуверенно ответил казак.
— Давай его сюда, — сказал твердо Буденный. Казак откинул капюшон, снял фуражку и вынул из нее донесение.
— Прочти, Степан Андреевич, что они там пишут, — сказал Буденный Зотову, который вместе с Бахтуровым быстро разоружил казака.
В донесении, адресованном на имя генерала Савельева, сообщалось, что части конного корпуса Мамонтова в восемь часов вечера прошли через расположение 8-й гундоровской дивизии генерала Гуселыцикова и двинулись в общем направлении на станцию Таловая.
— Ну, спасибо за сообщение, — сказал Буденный, посмеиваясь. — У нас это давно известно.
Бахтуров сделал движение. По его красивому лицу прошло выражение догадки.
— Семен Михайлович, — сказал он, — знаете что? Мне кажется, мы так неожиданно попали сюда, что они еще долго будут поддерживать связь с Калачом?
— А что? Конечно, буду — Буденный повернулся к Зотову. — Степан Андреевич, организуй прием донесений. И так организуй, чтобы ни один связной не ушел…
— Слушаю, товарищ комкор, — Зотов звякнул шпорами. — А что прикажете делать с генералом?
— Так я же сказал — отправить его в штаб фронта, когда наладится связь.
— Хорошо сказать — отправить, — тихо заворчал Зотов. — Он же по дороге дуба даст. Помрет.
— Чего ты бурчишь? — спросил Буденный,
— Не доживет он до отправки, — сказал Зотов, нахмурившись. — Заболел. Лихорадка трясет.
— Ну и что же ты предлагаешь?
— Да я бы пустил его к богу в рай… Пусть идет куда хочет.
— Гм… Нет, так нельзя. — Буденный бросил взгляд на Бахтурова. — Как твое мнение, Павел Васильевич?
— Мое мнение? — Бахтуров пожал плечами. — Я бы первым долгом напоил его горячим. А там видно будет.
— Правильно, — согласился Буденный. — Пусть его накормят. А потом я с ним разберусь. — Он покряхтел, словно извинял себе слабость к старому человеку.
К рассвету было перехвачено тринадцать донесений, полностью подтверждавших предположение Буденного, что группа генерала Савельева должна была соединиться с Мамонтовым для совместных действий во фланг и тыл 9-й красной армии. Кроме того, Буденный узнал, что конный корпус Шкуро прошел город Бобров и находится в движении на Воронеж. Все это говорило о том, что белая конница готовится к сокрушительному удару в тыл Южного фронта. Поэтому Буденный отдал приказ о немедленном выступлении на Таловую, в районе которой он надеялся перехватить Мамонтова.
Наутро конный корпус построился на северной окраине Калача и переменным аллюром двинулся в северном направлении.
6
В большом купе салон-вагона при свете свечи сидели за столом два человека. Один из них, сутуловатый, в полковничьих погонах, говорил низким уверенным голосом, положив большие волосатые руки на стол. Другой, седоватый капитан, молча слушал его с сосредоточенным выражением на старом лице.
— Сейчас мы переживаем наиболее острый момент, — веско говорил полковник. — Мы подходим к Москве в должны быть чрезвычайно осторожны в высказывании своих истинных взглядов. Мы не предрешаем ни будущего государственного устройства, ни путей и способов, коими русский народ объявит свою волю. Вот какая позиция должна быть сейчас у нашей печати, Алексей Николаевич. Это установка верховного командования, и тебе как новому начальнику Освага [18] надлежит руководствоваться ею. — Полковник развернул лежавшую на столе газету и, взяв красный карандаш, подчеркнул один из подзаголовков. — Тебе знакома эта статья? — спросил он, нахмурившись.
